Равновесие

[deimos16]

Навеяно мальчиком в автобусе, который всю дорогу разговаривал вслух. Вообще он разговаривал с мамой, но казалось, что ответы его не слишком-то и волнуют. Перечитала, поняла, что где-то затесался еще и Дом, но он там не планировался вообще. И ни при чем.

Равновесие

- Мне так хочется вон ту сахарную вату. Мам, из той палатки. Смотри какой хороший вокруг день. Так много людей в парке! И почти все с сахарной ватой. Мам, это же не так дорого! – мальчишка в штанах цвета хаки до колена и красной футболке не по размеру с полузакрытыми глазами и головой, чуть упавшей ему на грудь.
- Помнишь, как на прошлых выходных мы лазили с тобой на деревья и собирали каштаны? Потом шли вдоль дороги и играли в слова. Давай теперь в догонялки, раз мы не покупаем сахарную вату? Так хорошо вокруг. Когда уже наступит лето?
- Мы же совсем немного с тобой проехали. Из нашего города до столицы ведь совсем недалеко. Они немного на отдалении друг от друга, но очень и очень близко, - между их городами пролегли сотни километров, но самолеты делают даже континенты ближе друг к другу.
- Ты говорила, что до следующей станции метро совсем недалеко. Правда ведь? Почему тогда уже темнеет, а мы все еще идем? Мам, нужно было покупать сахарную вату, она очень и очень вкусная.
В коридоре послышался шум – кто-то говорил, перебивая друг друга. Башмаки громко стучали по паркету, как будто кто-то ударял молотком. Грозились кому-то намылить шею. Тим открыл глаза и осмотрелся. Ни людного парка, ни вечера, ни улицы. Вокруг него привычная комната на двенадцатерых с двухспальными кроватями. Все аккуратно заправлены, подушка поверх зеленого покрывала. Металлические каркасы начищены до блеска. Паркет тоже поблескивает в лучах одной единственной настольной лампы. Если в коридоре бухают чьи-то каблуки, значит, Никки и ребята возвращаются с очередной прогулки обратно в комнату. Снова будут смеяться над Тимом и его вечным сидением в спальне. Но не обидно, без кулаков. Пару раз подденут и успокоятся. С него и брать-то нечего.
Мама с папой как-то вечером не вернулись домой. Он звонил им, ночевал у двери, но так и не дождался. А наутро пришли люди в форме, начали рыться в шкафах и отрывать обои в комнатах. Что-то искали. Потом собрали некоторые его вещи в чемодан, взяли за руку и увели. Он кричал и отбивался, спрашивал, где родители, но никто не отвечал. Потом он помнит какую-то женщину с седыми волосами, собранными в пучок. Она поджимала накрашенные красной помадой губы и качала головой. В побелевших пальцах держала ручку и иногда кивала тем, что в форме. Он плакал. Все расплывалось. Тогда ему было пять.
Сейчас уже девять и жизнь не кажется такой расплывчатой. У каждого предмета, у каждого человека есть резко очерченный контур. За пределы этого контура ничего не вытекает и не выплескивается. Мир не серый, как казалось сначала, он имеет оттенки. Ничего, что больше всего зеленого и серебряного, смешанного с белым и бледно-голубым. Есть и еще цвета.
Например, дружба имеет фиолетовый оттенок. Он видит. Надежда светится золотистым, нежность - голубым. Он это видит, когда наблюдает за окружающими. Он это чувствует, когда они с Лесли сидят на заднем дворе на теплых трубах и делятся друг с другом едой и своими находками. Он знает, что есть много других эмоций и много других цветов, но эти – основные. Если плохо, он вбегает в женскую спальню, оставляет Лес записку на кровати и отправляется в тайное место. Она быстро его находит, выслушивает и придумывает новые дела на сегодня. Тогда все снова становится спокойным.
Пять и его снова уводят из дома. Семь, он узнает, что мама и папа в тюрьме, далеко отсюда и уже вряд ли когда-то вернутся. Кто-то говорит: «Придурки». Кто-то отводит взгляд или смотрит в пол. Кто-то зло выплевывает: «Добренькие нашлись, помощнички, не деньгами, а делами отдают. Кой черт нам сдались эти старые пни живыми? Лучше бы никто им не помогал. А это, дурни, думали, что спасут». Женщина с пучком продолжает поджимать губы и всегда молчит. Он знает, что женщина добрая и всегда дает ребятам конфеты, предлагает добавку в столовой и молчит, если ночью кто-то не спит, а рассказывает друг другу истории.
Восемь, Лесли находит его сама и дарит собаку, сделанную из бечевки и обрывков парусины. Она улыбается так, что заметны дырки от выпавших зубов. И впервые он видит, что она светится чем-то теплым. Потом он дарит ей коллекцию своих замочков и еловых шишек. Так начинается дружба.
Девять, детдом хороший. Ребята не дерутся и не пытаются его слишком сильно притеснять. Если нужно, его защитят, но защищать почти не от кого. Почти, потому что драки все-таки происходят. Кто-то у кого-то крадет, кто-то слишком дерзко отзывается. Старшие могут поставить младших на место. Только женщина с пучком подоспеет быстрее. Тогда все замолчат и разойдутся.
Девять, он иногда сидит в полудреме на своей кровати и случайно разговаривает с мамой. Ребята знают об этой его привычке, но помалкивают. Лесли тоже знает и заваривает чай кипятильником в засаленной кружке. Достает из-под кровати еще одно одеяло и укутывает его. Она знает, как потом делается тоскливо. Родители где-то далеко, но он почти свыкся. Он любит уроки и очень любит своих ребят. Девять, ему очень повезло с новым домом и с новой семьей. Он начинает верить в равновесие и коллекционировать весы.